Некоторые места он еще не совсем забыл. Замечал: вот приметный издали дом или церковь сгорели дотла, а вот здесь расчистили лес и на вырубке возвели новые постройки. Продвигался он мучительно медленно, потому что дорога порой превращалась в сплошное месиво грязи, а лошадь вскоре совсем измучилась. Она вполне годилась для того, чтобы можно было среди ночи добраться к больному — не галопом, конечно, — но долго ехать верхом на ней по полям и раскисшим дорогам было решительно невозможно. И немолода была кобыла, и труды ее измучили, и норова не хватало. Роб делал для скотинки все, что мог, часто останавливался на привал, ложился на берегу реки, а кобыла пощипывала только что пробившуюся молодую травку и отдыхала от трудов. Но уже ничем нельзя было вернуть лошадке молодость или сделать ее более выносливой.

Деньги он тратил экономно. Когда ему разрешали — порой за плату, порой и бесплатно — он ночевал на охапке соломы в теплых хлевах, избегая задерживаться в домах, а если уж никак нельзя было этого избежать, то останавливался на ночлег на постоялых дворах. Однажды поздно вечером он сидел в таверне портового городка Миддлсбро и наблюдал, как два морячка осушили невероятное количество кружек эля.

Один из них, приземистый, широкоплечий, с черными волосами, выбивавшимися из-под вязаной шапочки, застучал кружкой по столу, призывая к вниманию:

— Нам требуется матрос! Пойдем вдоль побережья в порт Аймут, в Шотландию. По дороге все время будем ловить сельдь. Найдется здесь хоть один мужчина?

В таверне яблоку негде было упасть, но никто и не пошевелился, лишь несколько негромких смешков раздалось среди наступившей тишины.

«Рискну?» — подумал Роб. Ведь так можно добраться гораздо быстрее.

«Оказаться в океане — и то лучше, чем без конца понукать лошадку пробираться по бабки в грязи», — решил он, встал из-за стола и направился к морякам.

— Лодка принадлежит вам?

— Да, я капитан. Зовут меня Ней, а это вот Альдус.

— Меня зовут Джонсон, — представился Роб. А что, такое имя ничем не хуже всякого другого.

Ней оглядел его внимательно.

— Здоровый черт! — Он взял Роба за руку, повернул вверх ладонью и неодобрительно потрогал мягкую кожу.

— Работать я могу.

— Увидим, — отозвался Ней.

Тогда же вечером, в таверне, Роб отдал свою кобылу какому-то незнакомцу: продавать ее утром времени не будет, да и что за нее выручишь? Когда же он подошел к видавшему виды рыбацкому баркасу, то невольно подумал, что тот похож на кобылу — такой же старый и потрепанный. Впрочем, Ней и Альдус зимой не сидели сложа руки: все швы старательно проконопачены и просмолены, по волнам лодка шла легко. Некоторое время после отплытия Роб мучился. Он перегнулся через борт и блевал, а рыбаки ругались и грозили выбросить его за борт. Но, несмотря на тошноту и рвоту, Роб заставил себя работать. И часа не прошло, как они забросили сеть и потянули ее за лодкой, а потом налегли все втроем и выбрали — пустую, только вода стекала. Забрасывали и тянули снова и снова, но рыбы попадалось мало. Ней бушевал. Роб чувствовал, что лишь внушительный рост и увесистые кулаки оберегают его от побоев. Вечером поужинали черствой лепешкой, костистой копченой рыбой и водой, которая отдавала сельдью. Роб попытался проглотить хоть несколько кусочков, но изверг все обратно. Что еще хуже — Альдус маялся животом, и вскоре ведро, служившее им вместо гальюна, стало невероятно раздражать и взор, и обоняние. Впрочем, того, кто много лет проработал в больнице, это не слишком волновало. Роб опорожнил ведро за борт и вымыл его дочиста. Должно быть, добровольного исполнения такой обязанности моряки не ожидали; во всяком случае, ругать Роба они после этого перестали.

Ночью, лежа на холодном дне лодки, которая взбиралась на волны, зарывалась носом и рыскала по сторонам, Роб то и дело полз к борту, пока у него уже не осталось ничего, что можно было бы вырвать. Утром снова началась работа, но на шестой раз сеть пошла не так, как прежде. Они тянули, а сеть, казалось, за что-то зацепилась. Медленно, с превеликим трудом они выбрали ее, и в лодку хлынул бьющийся серебристый поток рыбы.

— Вот теперь мы ловим сельдь! — вскричал Ней взволнованно.

Трижды сеть приходила полная рыбы, потом улов стал уменьшаться. Когда же в лодке не осталось места, они свернули к берегу.

Наутро рыбу забрали торговцы, которые продают ее и свежей, и вяленой, и копченой, а рыбаки, едва разгрузив лодку, снова вышли в море.

Роб натер на руках мозоли, кожа сильно болела, потом стала грубеть. Сеть местами рвалась, и он научился завязывать узлы там, где требовалось ее починить. На четвертый день — Роб и сам не заметил, как это случилось — тошнота прекратилась. И больше не возвращалась. «Надо будет Таму рассказать об этом», — радостно подумал Роб, когда осознал происшедшее.

Каждый день они причаливали чуть дальше к северу, продавали улов, пока он был свежим. Лунными ночами Ней иной раз замечал стайку рыбок, маленьких, будто дождевые капли — они стремились уйти от кормившихся более крупных рыб. Тогда забрасывали сеть и тянули ее вдоль дорожки лунного света, а потом вытягивали нежданный дар моря.

Ней стал часто улыбаться. Роб услыхал, как он говорил Альдусу, что этот Джонсон принес им удачу. Теперь, когда они вечером приставали к берегу, Ней ставил своей команде эль и горячую пищу и они все втроем засиживались допоздна, распевая песни. Работая матросом, Роб многому научился, в том числе и уйме непристойных песен.

— Из тебя выйдет настоящий рыбак, — говорил ему Ней. — Мы в Аймуте пробудем дней пять-шесть, сети надо починить. А потом отправимся назад в Миддлсбро — мы так всегда делаем, ловим сельдь между Аймутом и Миддлсбро, плаваем туда-сюда. Хочешь остаться с нами?

Роб, польщенный этим предложением, поблагодарил его, но честно сказал, что в Аймуте он с ними расстанется.

Через несколько дней они оказались на месте, вошли в переполненную судами красивую гавань, и Ней расплатился с Робом несколькими монетами и дружеским похлопыванием по спине. Роб сказал, что ему надо подыскать себе коня, тогда Ней провел его через весь город к одному честному барышнику, который заявил, что у него есть две подходящих лошади — кобыла и мерин. Кобыла оказалась намного красивее.

— Мне когда-то очень повезло с мерином, — сказал Роб и решил остановиться на мерине. Этот, конечно, был не арабских кровей, а скромной на вид местной, английской породы, с короткими мохнатыми ногами и спутанной гривой. Ему было два года, был он крепок и резв.

Роб пристроил за седлом свои пожитки, вскочил на коня и тепло распрощался с Неем.

— Пусть рыба всегда идет в твои сети!

— Езжай с Богом, Джонсон!

Выносливый мерин порадовал Роба. Он оказался куда лучше, чем выглядел, и Роб решил дать ему имя аль-Бурак — в честь того крылатого коня, который доставил Мухаммеда, как верят мусульмане, с земли на седьмое небо.

В середине каждого дня, когда было тепло, Роб старался делать привал у озера или реки и купать аль-Бурака, а спутанную гриву неустанно расчесывал пальцами, сожалея, что не имеет прочного деревянного гребня. Казалось, конь не ведает усталости, а дороги к этому времени уже стали подсыхать, поэтому путешествие протекало быстрее. Рыбацкий баркас доставил его за пределы тех краев, которые были Робу знакомы, и теперь все вокруг стало более интересным из-за своей новизны. Пять дней он ехал вдоль берега реки Твид, затем река повернула на юг, а Роб на север, в предгорья, проезжая то одну, то другую гряду холмов, которые нельзя еще было назвать горами. На их склонах, поросших вереском, то там, то здесь поднимались острые скалы. В эту пору года талые воды все еще сходили с холмов, а пересечь такой поток всякий раз было делом весьма нелегким.

Крестьянских усадеб здесь было немного, и отстояли они далеко друг от друга. Иные были настоящими большими усадьбами, иные — просто скромными фермами. Роб заметил, что все они выглядят ухоженными, повсюду царит — просто красота! — образцовый порядок, добиться которого можно лишь каждодневным тяжелым трудом. Часто он трубил в свой саксонский рог. Земледельцы были начеку, всегда готовы постоять за себя, но Робу никто не пытался причинить вред. Всматриваясь в этот край и его жителей, Роб стал лучше понимать некоторые стороны характера Мэри.